Пресса

– У вас три театральных образования, которые вы получили в трех городах – Одессе, Кишиневе и Екатеринбурге. Почему вы так много ездили и так много учились?

– Это называется творческий поиск. Не люблю сидеть на одном месте. Меня все время куда-то тянет, хочется приключений, интересно узнавать что-то новое. В какой-то момент я понял, что чем больше знаешь, тем интереснее жить на свете и тем больше можно успеть.

– Из какой вы семьи?

– Папа был солистом-вокалистом, мама солисткой балета в ансамбле песни и пляски Одесского военного округа. Оба начинали свою карьеру в Одессе, а продолжили в ансамбле Южной группы войск в Будапеште.

– Кроме сцены у вас была какая-нибудь альтернатива, например, выучиться на космонавта или пожарника?

– Моей главной альтернативой было стать русским богатырем – настоящим, старинным. В детстве я очень увлекался историей, любил былины и сказки. Отсюда, кстати, длинные волосы, которые я ношу до сих пор.

– Я думала, это «родом из рока».

– Рок я действительно люблю, но этот образ не из рок-культуры, а из глубин российской истории. В советской школе, в которой я еще успел поучиться, нас заставляли стричься чуть не налысо. Попытки отрастить волосы карались жестоко. Но времена сменились, и с начала 90-х стало возможным выглядеть, как тебе нравится.

– В Одессе вы работали на телевидении и эстраде. Деньги зарабатывали или опять творческий поиск?

– И то и другое. Существует мнение, что сегодня артисты думают только о деньгах. Но это же неотделимо одно от другого! Надо кормить семью, обеспечивать себя самым необходимым. Компьютер стоит недешево, но как без него? Когда я писал актерский и режиссерский дипломы, приходилось просить знакомых, отвлекать людей. Слава богу, мне помогали, но было сложно. Другое дело, сидишь дома и пишешь прямо в компьютер.Но на это нужны деньги. Надо нормально питаться, чтобы не испортить желудок, заниматься своим здоровьем, держать себя в чистоте, одеваться – и все это деньги.

– В отношении творчества телевидение и эстрада вас тоже устраивали?

– В отношении творчества я всеядный. С детства мне хотелось заниматься всем: футболом, восточными единоборствами, музыкой. Я играл на барабанах и гитаре и даже мечтал создать свою группу. Нов этот момент начался кризис 1998 года. Естественно, все схватились за свои семьи, начали считать копейки, и все наши планы канули в небытие. Что касается меня, то я просто уехал из Одессы. Так получилось, что мне предложили работу в Новоуральске, маленьком городке Свердловской области. Поначалу я не принял это предложение всерьез, но потом решил посмотреть, что там происходит. Меня очень хорошо принимали. Сам город и местный театр (Театр оперетты Урала) мне понравились. Коллектив оказался по-настоящему профессиональным. Его художественным руководителем в то время был Вячеслав Цюпа – гениальный режиссер (сейчас он главреж Красноярского оперного театра). Это был совершенно другой мир, и мне вдруг захотелось все поменять. Вобщей сложности я проработал там полтора года, параллельно учась в Екатеринбургском театральном институте. Заканчивать его пришлось уже после переезда в Москву. Это было очень сложно и финансово, и физически: вырываться на сессии за 1000 км.

– У вас три диплома: танцовщика, актера и режиссера, и вы успешно реализовали их все. Которая из этих специальностей вам ближе?

– В том, что касается театра, мне интересно абсолютно все: петь, танцевать, играть, ставить, а в будущем, может, даже и продюсировать. Господь дал мне голос, и, начав как танцовщик, впоследствии я захотел петь. Стал заниматься вокалом. Сначала с папой (он ведь у меня вокалист!), потом с педагогом. Я и сейчас беру уроки, потому что чувствую, что без этого нельзя. Работая в театре, нужно держать себя в форме.

– Жаль, что не все наши актеры это понимают.

– Каждый уважающий себя артист должен об этом помнить. Уроки для вокалиста также необходимы, как классы в балете. Не с той регулярностью, может быть, но заниматься с педагогом обязательно нужно.Только со стороны можно услышать огрехи и их поправить. Перестаешь – мастерство уходит. Великий танцовщик Рудольф Нуриев до последнего дня работал с педагогом. Есть фильм «Я танцовщик», где показан класс Нуриева. Это потрясающее таинство. Его поправляют, и он слушается, как ученик. Поэтому он и был Нуриевым. В театре должны работать профессионалы. Когда мы идем к хирургу сделать операцию на сердце или мозге, мы ищем самого лучшего, опытного. Артист – это то же самое. Это большая ответственность – не зарезать зрителя, не зарезать душу человека, который пришел в театр. Иначе ему больше никогда не захочется туда.

– В конце минувшего года состоялся ваш режиссерский дебют – премьера пластической фантазии Дмитрия Бозина «Дар-ветер». Этот опыт будет продолжен?

– Конечно. Ведь я получил профессию и не хотел бы этот дар закопать. Человек, у которого есть талант, но нет знаний, вряд ли станет хореографом или режиссером. Но и знания без практики значат немного.

– Как вы попали в Москву?

– Сел на поезд и приехал. У меня была договоренность на просмотры в нескольких театрах, но я ходил и показывался во все подряд. В том числе и в мюзикл «Метро», куда меня сразу взяли.

– Иными словами, сказка о мальчике-провинциале, который пришел «с мороза» и покорил столицу, не про вас. Что из себя представляют театральные кастинги? Какой там конкурс, сколько человек на место?

– По-разному. Когда я пробовался в «Метро», спектакль шел уже полгода. Я сказал, что хочу в нем работать. Мне ответили: «Хорошо, готовьте роль и вводитесь». Я в три дня выучил всю хореографию, и сомной подписали контракт. А настоящий конкурс я проходил в «Нотр-Даме», «Ромеои Джульетте» и «Кошках». Там был жесткий отбор, который состоял из трех туров. Несколько тысяч человек точно приходят.

– Каково это – быть конкурсантом? Что вы ощущали, участвуя в кастинге?

– Как на олимпиаде. Это соревнование, на котором ты не танцовщик, не актер, а спортсмен. Kогда мы играем в спектакле, который уже идет на сцене, мы это делаем для того, чтобы дарить людям радость, творить. А тут мы сражаемся за то, чтобы получить место. Тебе нужно здесь и сейчас показать все, на что ты способен. Самый лучший актер может не попасть, потому что здесь и сейчас он не в форме: недоспал, недоел, перепил...

– Как отборочная комиссия относится к конкурсантам?

– Да нормально. Мягко, корректно. Хотя услышать даже корректное «нет» обидно.

– Вам выпало на долю сыграть в самых успешных отечественных ремейках западных мюзиклов: «Метро», «Нотр-Дам», «Ромео и Джульетта», «Кошки». Что они дали лично вам?

– Опыт работы с западными режиссерами и хореографами. Это материал, на котором можно расти. Кроме того, все новое – оно всегда полезно. Творческий поиск, эксперимент– это стимул.

– Что привнесли западные мюзиклы в отечественный театр? На мой взгляд, это мастерство. Блеск, отточенность движений и речи, новые технологии в оформлении спектакля.

– Зато, если брать художников и режиссеров, наши намного талантливее. Там просто вкладывают деньги грамотно. Для музыкального спектакля это очень важно. Мое впечатление о западных мюзиклах–это правильное вложение денег в шоу-театр. Именно не в шоу-бизнес, а в шоу-театр. Потому что одно дело драматический спектакль, в котором, зачастую, вообще не нужны никакие эффекты, мюзикл – другое дело.

– Не соглашусь. На западе спецэффекты применяют и в драматическом театре, и даже в таких, казалось бы, рутинных жанрах, как балет и опера.

– Все в театре должно быть оправданно.Не нужны эффекты ради эффектов. Ставить «Чайку» со спецэффектами – какой в этом смысл? Лучше взять другую пьесу и поставить ее как нравится. Станиславский, Товстоногов, Захаров прекрасно обходились без эффектов, а их спектакли вошли в историю. Конечно, технологии должны приходить в наш театр, но в разумных пределах. А если мы говорим о мюзиклах, то это уже шоу. Это шик и блеск, в основе которых музыкальная драматургия, рождающая эмоции, хиты, без которых не может быть спектакля, и, конечно, свет, звук, костюмы.

– Да, но на дорогие постановки дороги и билеты. Кто в России будет их покупать?

– У нас билеты на мюзиклы стоят дороже, чем на Бродвее. И тем не менее, они собирают полные залы. Театр в моде. В него ходят, и не обязательно по великой любви, а просто чтобы провести время. Люди тратят на это деньги, и кто-то в результате даже влюбляется в театр. А мы должны об этом помнить и отвечать за то, что показываем.

– Западные продюсеры участвуют в выпуске наших спектаклей?

– Естественно, и это как раз минус для постановок, перенесенных на российскую сцену. От артистов требуют, чтобы все в них было один в один с западными оригиналами. Вот как там поставлено – ни шага влево, ни шага вправо. А ведь каждый спектакль живой. Он должен быть адаптирован к стране, к зрителю, к его темпераменту и требованиям.

– Как эти строгие продюсеры относятся к вам, актерам?

– Вполне положительно. Естественно, если им кто-то не нравится, они требуют его заменить, как любой режиссер или хореограф. Это нормальный процесс. Но острых ситуаций, конфликтов я не наблюдал.

– Мюзикл – это граница между искусством и шоу-бизнесом. Как на ней удержаться?

– Опыт отечественных проектов показывает, что, за небольшими исключениями, постановки успешны. Мюзикл «Метро» шел три года и был очень популярным. Потом вышел «Нотр-Дам» – самый кассовый из всех, что уже прошли. После них все решили, что вообще любые коммерческие театральные проекты обречены на успех. Но в этот момент появилось несколько постановок, которые опровергли это мнение.

– Реакция публики – это главный критерий для артиста?

– Конечно. Иначе для чего мы работаем? Людям должно нравиться.

– Какой ваш любимый мюзикл?

– Первый, который я увидел в своей жизни, «Кэтс». Когда я узнал, что в Москве собираются ставить этот спектакль, я не поверил. Потому что для меня это был некий миф, который во мне жил все это время, на который я равнялся.

– Из наших мюзиклов какой вы считаете наиболее удачным? «Метро», «Нотр-Дам»?

– В каждом из них есть свои плюсы и свои минусы. Но я уверен, что это очень правильно, что они появились и дали новое направление в развитии русского сценического искусства. Сейчас все театры начали экспериментировать со звуком, покупать дорогую технику и, главное, иначе строить свои отношения с публикой. Это логично: XXI век требует, чтобы искусство успевало за техническим прогрессом. Но при этом театр должен сохранять свое лицо, не размениваться, оставаться в рамках выбранного направления. Потому что погоня за новым – это палка о двух концах. Можно не поймать нового и упустить то, что было. Когда я учился в Екатеринбурге, моим мастером был профессор Вячеслав Анисимов. Ученик Товстоногова, он последовательно придерживался традиций этой школы и не давал нам отступать от нее ни шагу в сторону. Я пытался его опровергать, но всякий раз, спустя какое-то время, понимал, что был не прав. Классическая режиссерская кола, о которой говорят, что она устарела, никогда не исключала нововведений. Просто присущая ей жесткость заставляет десять раз обдумать, что можно допустить на сцене, а чего нельзя. Вот этот контроль, который не распускает, который держит в каких- то рамках, как раз и помогает ей оставаться актуальной во все времена.

– Какая из ваших ролей любимая?

– Других нет. Если я за что-то берусь, оно обязательно становится любимым. Даже если вначале я с чем-то не согласен, постепенно я начинаю любить этот образ, и он становится частью меня.

– В Московском театре на Таганке вы сыграли Орфея в опере Евстигнея Фомина. Что это был за спектакль?

– Это первая русская опера, написанная в XVIII веке, занятный материал, с которым интересно работать. Идея создания спектакля принадлежит Татьяне Гринденко, руководителю струнного ансамбля «Опус-пост », специализирующегося на старинной музыке. Она всегда вынашивает какие-то нестандартные идеи и воплощает их, не боясь эксперимента. Второй составляющей проекта был Театр «Тень» Ильи Эгельбаума и Майи Краснопольской. Они – режиссеры. Спектакль прошел с успехом, побывал на нескольких европейских фестивалях и до сих пор получает гастрольные предложения в России и за рубежом.

– Другая ваша заметная роль – Маугли в одноименном мюзикле Владислава Сташинского – принесла вам «Золотую маску». Вы думали о том, что станете лауреатом, или для вас это оказалось неожиданностью?

– Честно говоря, я даже не мечтал получить этот приз. Я следил за тем, как протекает конкурс, кто в нем участвует. Некоторых номинантов я знаю лично. Например, Александра Копылова. Это потрясающий актер. Я запомнил его еще в Екатеринбурге, когда там учился, и искренне порадовался бы, получи он эту награду. Но театральные фестивали – это тоже спорт, и лозунг «главное не побеждать, а участвовать» здесь актуален. В последней «Маске» участвовали и Абдулов, и Миронов – люди, которые, вроде, не нуждались ни в какой рекламе, ни в каких конкурсах. И все равно им это интересно и важно. А для молодых участвовать с великими русскими актерами в одном конкурсе почетно. Это гордость на всю оставшуюся жизнь. Когда объявили мое имя, я никак не мог в это поверить. У меня дрожали коленки и заплетался язык. Казалось, я не смогу проронить ни слова. Море всяких чувств и ощущений.

– Помимо положительных эмоций, что еще дает эта награда?

– Любая премия, пусть и заслуженная,– это аванс и великая ответственность. Вручал мне ее Деклан Доннеллан. Это не только большая честь, но еще и некая эстафета. Для артиста это символ. Ты лауреат престижной награды, и ты не можешь опускаться ниже этого уровня, но должен идти дальше, к другим рубежам.

Саша Канноне

 

Журнал "ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ" №4 (72) 2008г.